Я работал в школе второй месяц и уже успел несколько раз попасть впросак. Конечно, закосячил журнал и потом слушал дружный вой учителок на собрании. Не успел сдать учебно-методический план и был сметён усталым вздохом завуча, мол, зачем ты такой пришёл, нам бы сюда Ирину Юрьевну какую-нибудь. Очень быстро прискакал папаша, который предъявил, что я совращаю его невинную дочурку, хотя эта распутница ходила в таких прозрачных блузках, что сквозь них я видел тех, кто сидел позади неё.

Ещё были гопники, проверки на слабо, замечательные умные дети, изгои, губительного предназначения старшеклассницы, скрип половиц в спортзале, великолепные педагоги, столовская котлетка за восемнадцать рублей и шикарная зарплата в двенадцать тысяч.

Мне нравилось всё. Даже когда меня позвали за школу «поговорить», я шёл на стрелу с беззаботным видом счастливца. Я был молодым идеалистом, которому «не всё равно». Я хотел если не изменить школу, то хотя бы не дать ей изменить себя и честно учить детей тому, что пригодится им в жизни.

Но встреча с Никитой Глотовым из 6 «Б» изменила всё.

Как-то раз, опаздывая на урок, я вбежал на запасную лестницу и краем уха услышал приглушённое ииии-и-и. Заглянув под лестницу, я увидел Никитку, который загнал в угол побелевшую от страха девочку. Глотов не обжимал её, нет. Он стоял и до ушей улыбался.