Конечно же, зачастую эти две традиции перекрещиваются и накладываются друг на друга, может происходить вторичная семиотизация города и его превращение в город-миф - такой процесс переживает, как известно, Петербург Гоголя и Достоевского и в целом образ Петербурга в русской литературе конца 18-20 вв. Для 20 века процессы контаминации и совмещения всего естественнее. Скажем, Ю. Буйда отталкивается от реалистически достоверного города своего детства (Знаменск - Велау) и совершает мощный "прыжок" к городу-гротеску, символу и творимому авторскому мифу (это движение налицо уже в первой книге рассказов писателя "Прусская невеста", где соединяются черты разных типов города, а в качестве законченной мифологемы города-фантазма и мифа можно привести образ "Города палачей" из одноименного романа).

"По прошествии траура Гавана спустилась в ресторан и заняла место за стойкой, наотрез отказавшись встречаться с мужчинами в верхних комнатах, а когда девушки попросили продемонстрировать ее коронный номер - раскурить сигару задницей (за такую сигару мужчины платили самородным золотом, вдесятеро превосходившим вес сигары), она лишь покачала головой: нет.

- Но ведь когда-то ты и правда умела это делать? - набравшись смелости, спросил ее однажды Люминий.

Гавана высокомерно улыбнулась.

- Милый, а как же бы я выиграла в бильярд у Берии, если б не моя задница? - И скорее с грустью, чем с гордостью, добавила: - Я ведь все-таки урожденная Попова, а не какая-нибудь Жопина."