Вечер плавно перешел в ночь, и вместе с темнотой на улицу опустилась такая редкая для конца апреля прохлада. Пейзажи маленьких одноэтажных частных домиков и околопоселочных пустырей лёхиного квартала сменились пятиэтажками спальных районов. Вдали мелькали еще более высокие новострои, с которыми неприметно соседствовали длинные трубы каких-то котельных или заводов. Лёха так часто бывал здесь, а всегда видел одно и то же — как они еще пять лет назад жили нормальной жизнью, в одном из таких тихих и уютных домов. Как отец еще не ушел из семьи, а мать не начала бухать. Тогда они были добрыми и постоянно весело и оживленно общались между собой. Вспоминал те дни, где они всей семьей, после того как поставили машину в гараж, шли в только недавно открывшийся супермаркет и покупали там огромную курицу — гриль. Как он нес ее, завернутую в фольгу, а она грела его. Пахла, сначала на всю улицу, потом на весь подъезд. Как они ели ее, ели и ели. Макали в кетчуп, майонез и горчицу. Обгладывали кости. Кости. Кости? На моменте, когда в Лёхиной памяти всплыли кости, ему стало неприятно. Он вспомнил большую тарелку, полную костей. Добрый отец сменился сидящим в кресле замученным мужиком, который, обожравшись, стал каким-то лениво пугающим. Мать сменилась стоящим в углу кухни силуэтом со стаканом в руках. И в центре всего этого были кости. Кости. Обглоданные серые и давно остывшие кости, на большой тарелке.